"22 июня 1941 года. Либава. 148 иап"

[Константин Стрельбицкий]

2012 – 2020 © К.Б.Стрельбицкий

22 ИЮНЯ 1941 ГОДА, ЛИБАВА, 148-Й ИСТРЕБИТЕЛЬНЫЙ АВИАЦИОННЫЙ ПОЛК В РУКОПИСНЫХ ВОСПОМИНАНИЯХ ЕГО ВЕТЕРАНОВ

…Встретивший первый день Великой Отечественной войны в Либаве (ныне – Лиепая, Латвия) 148-й истребительный авиационный полк 6-й смешанной авиационной дивизии ВВС Прибалтийского военного округа сегодня можно смело назвать уникальным. И вот в каком смысле: все три главных лица командного состава этой воинской части – командир полка, военный комиссар и начальник штаба – не только благополучно пережили войну, но и оставили свои рукописные воспоминания о событиях дня 22 июня 1941 года. К ним прибавились записи других военнослужащих полка – рядового лётчика, дежурного по аэродрому, механика самолёта и авиационного врача. Все они отложились в хранящемся ныне в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ, Москва) личном фонде известного военного писателя-поисковика С.С.Смирнова, где эти записки и были впервые выявлены нами в процессе исследовательской работы, ведущейся в этом архивохранилище начиная с 2004 года. К сожалению, С.С.Смирнов отказался от своего первоначального плана – написания книги «Морская сестра Брестской крепости» о героической обороне Либавы в первые дни Великой Отечественной войны, и все его наработки по этой теме «мёртвым грузом» легли «до времени» на полки в вышеупомянутом архиве. Ныне настало время ознакомить с текстам этих рукописных воспоминаний наших коллег – профессиональных военных историков и любителей истории авиации, что мы и делаем сегодня. Предлагаемые вашему вниманию воспоминания этих перечисленных выше шести военнослужащих 148-го истребительного авиационного полка приводятся нами в строгом соответствии с текстами оригиналов, но с исправлениями имевшихся в них орфографических и пунктуационных ошибок и с минимально необходимыми – на наш взгляд – комментариями.

[Константин Стрельбицкий]

Данную публикацию мы начнём с текста воспоминаний бывшего командира 148-го истребительного авиационного полка полковника Георгия Николаевича Зайцева, написанных им 28 мая 1968 года (к этому времени он проживал по адресу: РСФСР, Московская область, город Балашиха, проспект Ленина, дом 66, квартира 33):
«Наш полк, 148 ИАП (здесь и далее - 148-й истребительный авиационный полк) сделал очень мало, так как фактически оборонял Либаву с 4.00 до 22.30 22-го июня (19)41 года. Вечером мы были вынуждены улететь в Ригу с разрешения к(оманди)ра 6(-й смешанной) Ав(иационной) див(изии).
Ну, а теперь немного о 148-ом (истребительном авиационном) полку, коего в то время я был ком(андиро)м. Этот полк был сформирован из авиа(ционных) полков Люберецкой (авиационной) бригады и был отправлен на (Советско-)фин(лянд)скую войну в январе 1940 года. Участвовал полк и во взятии г(орода) Выборга и после заключения мира был по договору отправлен в Латвию, в г(ород) Либаву. Латвия в то время была капиталистической страной. Полк насчитывал 63 экипажа, ехали мы туда ж(елезно-)д(орожным) эшелоном с разобранными с(амолё)тами.
До войны (мы) занимались мирной боевой подготовкой. Весной (это примерно в марте – апреле (19)41 г(ода)) наше одно звено (ведущий – к(апита)н Костюченко) сбило немецкий с(амолё)т-летающую лодку «Дорнье-Валь» (так в оригинале; очевидно, что речь идёт о другом немецком гидросамолёте марки «Дорнье» - До-18 (Do 18) или До-24 (Do 24)) в р(айо)не г(орода) Паланги. С(амолё)т нарушил нашу границу. (После этого происшествия) Был у меня представитель Мин(истерства) Ин(остранных) дел (так в оригинале; следует читать – Народного Комиссариата иностранных дел Союза ССР) от (Народного Комиссара иностранных дел) т(оварища Вячеслава Михайловича) Молотова, разбирался с обстоятельствами – его вывод: «Сделали верно!». Немцы долго искали потонувший экипаж, совмещая поиски, видимо, с разведкой морскими судами, но так и не нашли, конечно. Совсем близко перед войной немцы вели систематическую высотную разведку побережья Балтики, но, к сожалению, наши И-153 («Чайки») их не доставали. Мы часто гонялись за ними, но, догнать, «вылетая по-зрячему», не могли – граница была (от нас всего) в 50 км, и нас заранее предупредить никто не мог, а радиолокационных средств в то время не было.
О наступлении войны я узнал накануне от К(оманди)ра 6(-й смешанной) ав(иационной) див(изии) полк(овика) Фёдорова, который вызвал всех нас, К(оманди)ров полков дивизии (21-й истр(ебительный авиационный) полк сидел в Риге, я – в Либаве, 31 С.Б.П. (31-й скоростной бомбардировочный полк) – (в) Вайноде, и №-ра не помню СБП (так в оригинале; следует читать «40-й скоростной бомбардировочный авиационный полк») – в Виндаве) к себе, в Ригу в 20.00 21 Июня. Там нам была дана команда боевой готовности, но (самолёты противника) не сбивать, а сажать! Это было сказано всем. На недоумённые вопросы было подтверждено сиденье и всё (так в оригинале; следует читать: «Сажать и всё!»). В 22 ч(аса) 21-го июня я в тумане взлетел к себе в Либаву.
Наш полк, получивший некоторый боевой опыт в Финляндии, был мной заранее приведён в б(оевую) гот(овность). Все с(амолё)ты были рассредоточены, оружие опробовано. Все мы, лётчики ночевали на аэродроме на казарменном положении и к войне были готовы, правда, с таким престранным указанием - «Не сбивать!». Но это указание нам войну начать не помешало. После моего прилёта из Риги я собрал всех к(оманди)ров эск(адрилий), передал им полученную информацию, и часов в 12 ночи мы легли спать, а в 4-ре часа утра я был разбужен дежурным и услышал гул моторов над аэродромом и тут же – разрывы бомб.
Первый налёт нам никакого вреда не причинил, т(ак) к(ак) аэродром был закрыт густым морским туманом. Такие туманы бывают только на побережье Балтики, да ещё и в Англии (там я, правда, не был – (только об этом) читал). Немцы повторили налёт ещё часов примерно около 6-ти. Мы тоже не взлетали – туман не давал взлетать, а выше была ясная хорошая погода. Аэродром наш после 2-го налёта тоже не пострадал, правда, были повреждены около 10-ти с(амолё)тов, которые стояли в линейке без моторов и не были рассредоточены, как неисправные. На лётном поле появились воронки от бомб, но они быстро были засыпаны обслуживавшим нас Б.А.О. (здесь и далее – батальоном аэродромного обслуживания) к(апита)на Анцишевского. Связь с Ригой была повреждена (ещё) при первом налёте, и поэтому все дальнейшие решения на войну я принимал самостоятельно.
После 6-ти часов утра полк начал вести разведку со штурмовкой колонн противника, наступающих вдоль приморской дороги Клайпеда – Либава. Данные интересовали меня, к(оманди)ра 67 СД (67-й стрелковой дивизии генерал-майора Н.А.Дедаева) и – особенно – к-ра ВМБазы контр-Адм. т.Трайнина (так в оригинале; контр-адмирал П.А.Трайнин в это время уже командовал Рижской военно-морской базой, а обязанности командира Либавской военно-морской базы временно исполнял её начальник штаба капитан 1-го ранга М.С.Клевенский). Мы за день 22 июня сделали (каждый лётчик) примерно по 6 б(оевых) вылетов на штурмовку наступающих мех(анизированных) колонн, но, конечно, остановить немцев нам не удалось, а вот потерь им, конечно, мы нанесли достаточно, т(ак) к(ак) колонны, не маскируясь, очень спешили (видимо, такова была поставленная (им) задача). Поздно вечером, примерно в 22 (часа) я вылетел последним и установил, что мех(анизированные) колонны и танки (немцев) дошли до южн(ой) оконечности Лиепая-Эзере (Лиепайского озера). Назв(ание населённого) пункта, кажется, Ница, там – развилка дорог на Либаву и на Гробиню, а у окраины Гробини, (в) м(естечке) Баты – наш аэродром.
Свои опасения я, позвонив в Ригу (связь уже была восстановлена), передал полк(овнику) Фёдорову, прося его разрешения угнать на ночь с(амолё)ты в Ригу. Он мне это разрешил, и около 23 часов все исправные с(амолё)ты, примерно 45 штук со мною перелетели в Ригу на центр(альный) аэродром, а База, штаб полка и тех(нический) состав остался в Либаве, чтобы наутро нас снова принять. К утру обстановка ещё более осложнилась, и Нач(альник) штаба полка майор Чолок Н.Б. принял решение оставить аэродром, т(ак) к(ак) нем(ецкие) танки были на угрожающем расстоянии и начали резать ж(елезную) д(орогу) Либава – Рига где-то в районе у Приекуле. Наземный эшелон с нач(альником) штаба проехать на Ригу из Либавы на восток уже не смог. Он пробивался северным путём, через Айзпуте и далее по дороге Виндава – Рига. Дня через два наши техники и штаб прибыли в Ригу, а полк уже нёс другие задачи, по разведке своего же аэродрома, сопровождая (скоростные бомбардировщики) СБ на бомбометание (по) Тильзиту, штурмовал войска пр(отивни)ка южнее Шауляя и т(ому) п(одобные). Лётчики эти два дня трудились и за механиков, и за оружейников, и (вообще) за всех ав(иационных) специалистов. Дни эти дались нам в поте лица, большого нервного и морального напряжения.
При обороне Либавы мы потеряли лейт(енанта) Чепур – хорошего молодого лётчика, который в порыве ненависти недостаточно осмотрительно пристроился к «юнкерсу», бомбившему наш аэродром, и был сбит (им) и упал в р(айо)не нашего аэродрома(, в Лиепайское озеро). Ранен был (при взлёте попал под разрывы серии бомб) ст(арший) лейт(енант) Максимов – комсорг эскадрилии Антонца. Он был отправлен в госпиталь в Либаву, и судьба мне его неизвестна. Во время налётов на наш аэродром был ранены и убиты несколько человек из обслуж(ивающего) нас Б.А.О., но за давностью лет я, конечно, это не помню. Врач БАО Николай Григорьевич (его фамилию я забыл) (ныне) живёт в г(ороде) Запорожье и работает гл(авным) хирургом ж(елезно)дорожной больницы, (а тогда он) был направлен от Авиац(ионого) гарн(изона) на помощь в центр(альный) госпиталь Либавы. С этим госпиталем был взят в плен. Он многое мог бы рассказать о положении наших в(оенно)пленных, т(ак) к(ак) потом немцами был назначен в лагерь в(оенно)п(ленных) в г(ороде) Либава врачом.
Со 148 ИАП мы обороняли Ригу, Смилтоне, Псков, Дно и Ст(арую) Руссу. В Старой Руссе уцелевшую и оставшуюся материальную часть с(амолё)тов (И-153) я сдал К(оманди)ру 38 ИАП (38-го истребительного авиационного полка), и мы с(о своим) полком поехали через Москву в г(ород) Рязань получать новые «миги», на которых летать мы ещё переучились в г(ороде) Шауляй весной (19)41 года. Мы ожидали этих «мигов» ещё в Либаве, но они опоздали, к сожалению. Эшелон шёл к нам, но в Идрице (он) был переадресован, т(ак) к(ак) началась война, и представитель полка тех(ник)-лейт(енант) Тихомиров потом долго гонялся (за нами) по дорогам войны, чтобы найти (нас) и попасть в свой полк, а самолёты он передал (другому истребительному авиационному) полку на Сев(еро)-Зап(адном) фронте».

[Константин Стрельбицкий]

Данную публикацию мы продолжим текстом воспоминаний второго человека в воинской части – бывшего военного комиссара 148-го истребительного авиационного полка Гавриила Макаровича Головачёва, написанных им за два года до только что процитированных нами воспоминаний его командира – 11 июня 1966 года (к этому времени он проживал по адресу: РСФСР, Московская область, Люберецкий городской совет, Косино, Набережная улица, дом 3, квартира 2):
«В ноябре (или) декабре 1939 года (я был) назначен воен(ным) ком(иссар)ом создававшегося 148 ИАП (истребительный авиа(ционный) полк) в г(ород) Люберцы, который, получив материальную часть – И-153 («Чайка»), вылетел на финский фронт, на котором я, как лётчик, тоже произвёл 11 боевых вылетов. После окончания (Советско)-фин(лянд)ской войны полк (и с ним и я) был направлен в Особый корпус, находившийся в Латвии по договору, на аэродром в городе Лиепая. У этого города около 4 час(ов) 22.VI.1941 г(ода) нас и застала война…
Неожиданность и быстротечность событий, начавшихся около 4 часов утра 22 июня 1941 года на аэродроме 148 ИАП (истребительный авиа(ционный) полк) за озером на востоке (от) города Лиепая, очень усложняет возможность написать … что-либо «внушительное» о нашем участии в обороне этого города…
Несмотря на явную провокационность обстановки (непрерывные разведывательные полёты над нашей территорией немецко-фашистских самолётов, которых мы старались перехватывать или посадить на наши аэродромы, по которым мы вели даже упредительную стрельбу в ответ на их стрельбу по нашим самолётам не один раз, кажется, небезрезультатно; видимое нами (в том числе – и мной лично) с воздуха массовое сосредоточение на огневых позициях немецко-фашистской артиллерии, на исходных рубежах – танков, мотомех(анизированного) транспорта на территории от Балтийского моря, южнее местечка Паланга примерно до местечка Таураге, где тогда была наша граница с фашистской Германией, о чём мы докладывали в штаб дивизии и откуда нам говорили, что это – части, отведённые на отдых с Западного фронта, где фашистская Германия не воевала), мне (я был воен(ным) ком(иссар)ом полка), как и некоторым другим, был предоставлен очередной отпуск. 22 июня я с семьёй собирался уехать в г(ород) Краснодар, к братьям, на родину. Но это не состоялось. Наши предположения на основе виденного с воздуха оказались правильными, хотя дивизионное руководство неоднократно организовывало меры, переводя по тревоге полк на учебно-практическое положение. 21 июня утром меня отозвали из отпуска, приказав срочно явиться на аэродром, взяв с собой всё лётное обмундирование, что я незамедлительно и сделал.
До вечера личный состав вместе с личным составом авиа(ционной) базы отлично занимались приведением в полную боевую готовность как лётного, так и наземного эшелона. Организовали использование передового, полевого засадного аэродрома на восточной окраине местечка Паланга в Литовской ССР, непосредственно примыкавшей к бывшей границе с фашистской Германией. В полуметровой канаве ((наш) аэродром (был) построен на болотной почве с применением дренажа) вокруг аэродрома организовали боевые гнёзда против возможного наземного нападения, Организовали, выдвинув вперёд, боевое охранение. Это сослужило свою службу: раньше прихода немецко-фашистских захватчиков была попытка диверсионного нападения латышских «айзсаргов» (фашистов), которая, естественно, провалилась.
Всю ночь на 22 июня авиа(ционные) полк и база находились в положении боевой тревоги с мыслью (кстати, подсказанной сверху), что это – боевая тревога для больших лётно-технических учений, которая, по нашим предположениям, завершится завтра вылетами по заданию штабдива (здесь и далее – штаба 6-й смешанной авиационной дивизии).
Между 3 и 4 часами 22 июня с юго-запада (послышался) мощно нарастающий гуд массы самолётов, которых из-за расстояния, да и предутренней дымки, характерной для побережья, не было видно. «Наверное, Добышевский полк СБ (тогдашние «скоростные» бомбардировщики) летает» (имеется в виду 31-й скоростной бомбардировочный авиационный полк из состава той же 6-й смешанной авиационной дивизии), - подумали мы и ждали сигнала штабдива на вылет своим полком, гадая, что это будет за вылет: для сопровождения или (на) отражение? А гул всё нарастал, и стали заметны для глаза силуэты самолётов. Их быстрое приближение позволило разобрать, что это – не СБ. Хотелось, пока подойдут поближе, узнать, что за самолёты, для чего стали вызывать штабдив. Но всё разъяснилось значительно раньше, чем (мы) связались со штабдивом: на аэродром посыпались сотни бомб, а по ясно видимым уже самолётам стало ясно, что это - немецко-фашистские «Хейнкели», «Юнкерсы», Ме-110, и их – больше сотни. Отбомбившись с первого захода, Ме-110 начали штурмовку аэродрома из пушек и пулемётов, причём безнаказанно, т(ак) к(ак наш) аэродром не имел никаких противозащитных средств (так в оригинале; следует читать «средств противовоздушной обороны»). От бомбёжки и штурмовки на аэродроме загорелось (число в оригинале рукописи пропущено) наших самолётов, несколько человек было убито и много ранено. Из штабдива на наш доклад ответили, что это, видимо, «фашистская провокация, естественно, требующая спокойствия и выдержки» Оперативно ликвидируя последствия налёта, организовав уход за легкоранеными на месте ((например, лично) мне ногу задело осколочком и пулей в мякоть руки), отправку тяжело раненых в военный городок за каналом, в госпиталь и подготовку и похороны убитых, руководство полка (вопреки словам «очевидно, фашистская провокация») сосредоточило внимание на подготовке и приведении всех годных самолётов в готовность № 1 на случай повторения «провокации», и она не замедлила повториться.
Организованные посты визуального наблюдения за воздухом сразу же после 6 часов (минут не помню) сообщили, что у побережья с ю(го)-юго-запада им видно множество увеличивающихся точек. По сигналу наши самолёты стали взлетать, а на аэродром развёрнутым строем летела новая масса немецко-фашистских самолётов, с ходу начавших бросать бомбы, так что некоторые наши самолёты ещё взлетали, когда бомбы (уже) падали. Но, как в первый раз, у фашистов уже не получилось. Взлетевшие наши самолёты внесли известное расстройство их порядка налёта. Возник и воздушный бой, хотя и неравный из-за явно технической слабости наших самолётов по скорости и вооружению, из-за в 3 – 4 раза большего количества фашистских самолётов. Однако, в результате первого боя мы сбили два фашистских бомбардировщика, погиб и наш лётчик – Чепур (с самолётом). С воздуха нам (было) видно, что по дорогам – Прибрежной, Заозёрной и Приекульской – с юга к Либаве быстро двигались массы фашистских мотомех(анизированных) частей и техники. Около развилки двух дорог (кажется – у Ниццы), да и в других местах виднелись горящие леса, дома селений, разрывы снарядов. Приземлившись, полк вновь энергично готовил материальную часть к бою, ликвидируя одновременно последствия налёта, уход за новыми ранеными, подготовку к похоронам новых убитых. Возник ещё один вопрос – забота о семьях, живущих в трёх – четырёх домах в городе. Для связи и информации и организации семей послали в город штатного пропагандиста полка т(оварища) Коган(а) и нач(альника) клуба авиабазы т(оварища) Шкурбу. Сразу оговорюсь, что почти все семьи полка в тот же день были эвакуированы из Либавы, в чём огромную помощь оказали моряки (Либавской военно-)морской базы, отправлявшие своих (родных).
В то же время, около 7 – 8 часов аэродром посетил командир корпуса (так в оригинале; очевидно, что здесь и далее имеется в виду командир 67-й стрелковой дивизии генерал-майор Н.А.Дедаев) с заданием произвести вылеты на штурмовку фашистских мото(-)мех(анизированных) колонн, пытающихся обойти и отрезать наш арт(иллерийский) полк (имеется в виду один из двух артиллерийских полков 67-й стрелковой дивизии – 242-й гаубичный или 94-й (пушечный)), находящийся на участке без боеприпасов. Разрешение на вылет от штабдива командование (нашего) полка не смогло получить из-за нарушившейся связи. Задание ком(андира) корпуса надо было выполнять, т(ак) к(ак) мы были убеждены, что началась война, а не «провокация». Полк быстро изготовился для штурмовки и полетел на выполнение задания, которое было успешно выполнено. Первая штурмовка фашистских полчищ на двух дорогах в прах рассеяла помыслы фашистов легко пленить арт(иллерийский) полк. Они сами оказались весьма изрядно потрёпанными, а их движение по дорогам к Либаве наткнулось на непредвиденное препятствие, причём – с большими для них потерями как в технике, так и в живой силе. Возвратившись без потерь на свой аэродром, полк снова подвергся бомбёжке. Это было около 11 часов, а в 12 часов, ощущая практически, что никакая это не «провокация», а настоящая война, мы услышали по радио голос пред.Совнаркома (так в оригинале; имеется в виду заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР В.М.Молотов), объявившего, что в результате вероломного нападения фашистской Германии началась Великая Отечественная война.
По восстановлению радиосвязи с штабдивом полк получил задачи: быть готовым к штурмовке фашистских колонн, движущихся по дорогам, к отражению налётов фашистской авиации, одновременно – усилить наземную оборону аэродрома своими имеющимися силами и средствами, а также предусмотреть возможность скорейшего перебазирования для боевых действий с других аэродромов по указанию штабдива.
К этому времени в полку осталось около 40 самолётов, можно сказать, пригодных к боевым действиям. Часть самолётов предназначалась для полётов на штурмовку, вторая часть – на отражение налётов фашистской авиации, что небезуспешно выполнялось вплоть до времени перебазирования. Воздушные боевые действия наши, конечно, не могли остановить и разгромить чудовищную как воздушную, так и наземную разбойничью фашистскую лавку, но нанесли ей ощутимые удары, показывая им, что они – не на прогулочной военной лодке, как это было в Европейских странах, а встретили сокрушительное сопротивление.
Это облегчило возможность организации наземной обороны как на аэродроме, так, очевидно, и в городе, да и в военном городке. Это же укрепило веру в возможность остановить и разгромить двуногое чудовище и увеличивало силы личного состава, всё более энергично укреплявшего непосредственную оборону и очаги обороны, выдвинутые вперёд. Так было сделано несколько завалов, которые в случае необходимости могли почти мгновенно превратиться в огненные стены, могущие задержать не только мотопехоту, но даже танки, что впоследствии и было приведено в действие, оправдав своё предназначение. Организованная таким образом оборона аэродрома, в свою очередь, служила прикрытием г(орода) Либава с востока. Первые стычки это полностью подтвердили. Конечно, как развивались наземные действия обороны может лучше и подробнее изложить бывший тогда начальником штаба полка т(оварищ) Чолок Николай Дмитриевич, проживающий сейчас (по адресу:) город Киев-49, ул(ица) Тургенева, (дом) 1, кв(артира) 16. Он был начальником наземного эшелона в случае перебазирования и организации наземной обороны на месте. Ему пришлось организовывать и руководить боевыми оборонительными действиями уже после того, как лётный эшелон по приказу штабдива перебазировался на другой аэродром. Я, как комиссар, занимаясь и участвуя всюду, где надо было по обстановке, будучи лётчиком, особенно больше действовал в лётном экипаже. Но можно сказать, что наземные и лётные боевые действия полка сливались воедино, дополняя друг друга, и с первых же лётных часов фашистского военного нашествия показывали, что личный состав может и будет самоотверженно защищать каждый кусочек Родины Великого Октября. Над этим неустанно работал весь полит(ический) аппарат (и комиссары эскадрилий), партийная и комсомольская организации, что и проявлялось в делах как в воздухе, так и на земле. Я и сейчас горжусь принадлежностью к личному составу – как воздушному, так и наземному – 148 ИАП, с честью выдержавшего испытания как в войне против белофиннов, так и особенно в В(еликой) О(течественной) В(ойне), начиная с первого часа, под г(ородом) Лиепая.
К концу дня 22 июня наземная часть полка сформировалась как активная боевая единица, способная вести серьёзные оборонительные бои, чем, даже уже перебазируясь, серьёзно прикрывать подступы к г(ороду) Лиепая с востока, свидетельством чего служит то, что, когда фашистские полки на западе уже просочились с юга по приморской дороге к вокзалу и каналу, с востока им это не удалось – они (натолкнулись) на непреодолимое препятствие организованной обороны аэродрома с завалами, превращёнными в «огненные стены», с людьми, оказавшимися крепче этих стен. Аэродром оказался в самом верхнем углу большого треугольника, основанием которого осталась непроведённая линия от Приекуле до Лиепаи. В связи с создавшейся обстановкой лётный эшелон полка получил приказ штабдива на перебазирование для боевых действий с другого аэродрома. Дальнейшие боевые действия наземного эшелона, который, обороняясь, отбивая яростные атаки фашистов, стремившихся прорваться в Лиепайский военный городок с востока, обойдя канал, двигался уже не через Приекуле (прямой путь к аэродрому перебазирования), а в обход, через Вентспилс, я описывать не могу, т(ак) к(ак) уже не был непосредственным участником (этих действий) наземного эшелона – на своём самолёте (я) улетел с лётным эшелоном. О характере боевых действий наземного эшелона в этот период знаю только из доклада командира этого эшелона – нач(альника) штаба полка т(оварища) Чолок (о котором я указал выше), и информации парт(ийных) орг(анизатор)ов, секретаря и членов парт(ийного) бюро (полка), бывших в этом эшелоне»".

[Константин Стрельбицкий]

Третьими по счёту мы приведём здесь рукописные воспоминания бывшего начальника штаба 148-го истребительного авиационного полка генерал-майора авиации Николая Дмитриевича Чолока. По состоянию на 28.11.1965 он проживал по адресу: УССР, город Киев, улица Тополева, дом 1, квартира 16, и писал следующее:
«Мне довелось быть в первые дни (Великой) Отечественной войны на аэродроме Либава, где базировался 148(-й) истребительный авиационный полк, в котором я служил начальником штаба.
(Великая) Отечественная война застала 148(-й) авиационный полк на аэродроме Либава, куда он был перебазирован в 1940 году с Карельского перешейка после окончания советско-финской войны.
В то время полком командовал майор Зайцев Георгий Николаевич – ныне полковник запаса, проживающий (по адресу:) Московская обл(асть), (почтовое отделение) Балашиха-3, проспект Ленина, (дом) 66, кв(артира) 53.
Заместителем (командира полка) по полит(ической) части был батальонный комиссар Головачёв Гавриил Макарович – ныне так же полковник запаса, проживающий в (посёлке) Косино Московской области (по адресу:) Набережная (улица, дом) 3, кв(артира) 7.
Полк обслуживался авиационной базой, которой командовал капитан Арцишевский. После войны тов(арищ) Арцишевский работал в тыле Главного Штаба ВВС. Заместителем по полит(ической) части (командира) базы был батальонный комиссар Розов.
Личный состав полка и базы и их семьи проживали в гор(оде) Либаве.
В мае и начале июня 1941 года немецкие разведывательные самолёты систематически нарушали воздушное пространство, пролетая над нашей территорией с явной целью фотографирования военных объектов. Командованием ВВС (Прибалтийского особого военного) округа полку была поставлена задача установить дежурство истребителей на аэродроме и в случае появления иностранных самолётов вылетами дежурных звеньев принудить их посадке на нашей территории. Открывать огонь по этим самолётам запрещалось. Сигналы для посадки – подавать эволюциями и сопроводительной очередью трассирующих пуль. После одного из таких вылетов звена под командованием ст(аршего) лейтенанта Некрасова произошло «недоразумение». В полк прибыл начальник пограничных войск с целью расследования гибели немецкого самолёта-разведчика в Балтийском море. Как потом стало известно, экипаж самолёта-разведчика передал по радио своему командованию, что был атакован русскими истребителями, в результате чего дотянуть до своей базы не может.
Проверив на сей счёт инструкции и проведя беседы с экипажами вылетавших истребителей, начальник погран(ичных) войск не установил виновности экипажей, но заметил, что это могло бы вызвать большой скандал, и что нужно действовать весьма осторожно и умело.
В конце мая и начале июня 1941 года в гор(оде) Либава проводилась репатриация немцев, живущих в Латвийской ССР.
В это же время мы имели данные о том, что у нашей госграницы сосредотачиваются немецкие части и соединения.
В городах и, особенно, на хуторах и сёлах начала проявлять свою деятельность фашистская организация айзсаргов. Всё это вызывало недоразумения (так в оригинале; следует читать «недоумение») у нас, и возникало много вопросов военного характера. Но сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года о том, что слухи о нападении Германии на СССР лишены всяческой почвы, значительно ослабило наши впечатления от всего происходящего. Для улучшения службы оповещения и ведения борьбы с нарушителями воздушного пространства нами было установлено дежурство звеньев истребителей на аэродроме Паланга.
Примерно 20 июня на совещании у командования 6(-й) смешанной авиа(ционной) дивизии и командования ВВС (Прибалтийского собого военного) округа в Риге командир полка получил указания о проведении ряда мер по повышению боевой готовности части.
Хотя это и было обычным, т(ак) к(ак) на каждом совещании на сей счёт всегда давались самые строгие указания, но на этот раз они нам показались более значительными.
К этому времени полк уже базировался на вновь выстроенном аэродроме севернее гор(ода) Либава в 3 – 4-х км (километрах). Аэродром первоначального базирования, непосредственно примыкавший к городу, нами был оставлен и использовался (только) как запасной. 21 июня на (основном) аэродроме были рассредоточены самолёты, отрыты щели для личного состава, подготовлены боевые комплекты. Хотя всем и было понятно, что это – не обычная подготовка, но все эти мероприятия проводились и объявлялись так, что Наркомом Обороны будут проводиться большие учения, а полку ставилась задача обеспечить эти учения своей повышенной готовностью.
Все эти условности, недоговорённости, а в своём сознании – неуверенность в наступающих событиях, не то, чтобы расхолаживали личный состав, а создавали условия, не способствующие отмобилизоваться каждому из нас к решительному часу. И в связи с этим, несмотря на наши догадки, возможно и правильные выводы из сложившейся обстановки, проведения некоторых мероприятий по повышению боевой готовности, всё же один из главных факторов войне – внезапность – немцам удался.
В ночь с 21 на 22 июня весь личный состав находился в части, а к 3 ч(асам) 30 м(инутам) – на аэродроме. Около 4 часов утра над аэродромом появилась группа самолётов, но густая дымка не дала возможности определить их принадлежность. Впоследствии мы узнавали их по характерному звуку моторов, но тогда этого опыта ещё не имели.
В воздухе послышалась пулемётная стрельба. Некоторые офицеры высказывали своё мнение, что учения проходят с имитацией боевого применения. Но тут же было доложено, что в одной из эскадрилий убит укладчик парашютов Иловайский. А тем временем самолёты разошлись по кругу и стали бомбить аэродром.
Разрывы бомб, пожары возникали на аэродроме и (в) прилегающем (к нему военном) городке, едкий запах тротила и пыли окончательно похоронили иллюзии об учениях, и в сознании каждого врезалось слово «война». Да, это было начало войны!
Стало даже обидно: ведь мы же могли подготовиться к этому моменту по-другому! Могли бы встретить врага в воздухе, а не сидеть на аэродроме и позволить ему сбросить смерт(онос)ный груз на наши головы. Но замешательство было недолгим. Сразу же были приняты меры по восстановлению лётных полос на аэродроме. Видимо, противник своим первым налётом бомбардировщиков ставил себе целью вывести из строя лётное поле, чтобы последующими налётами уничтожить личный состав, самолёты, склады горючего и боеприпасов.
К этому времени прибыло звено самолётов из Паланги, и командир звена дожил, что Паланга после сильного артиллерийского огня со стороны границы охвачена огнём, и при взлёте они наблюдали движение танков и колонны войск в нашу сторону. Это было ещё одно подтверждение о начале войны. На наши запросы в штаб дивизии и округа мы ответов не получили.
Последующими налётами окончательно была нарушена связь с Ригой, а мы сложившейся обстановкой были втянуты в боевые действия.
Второй и последующий налёты бомбардировщиков противника на аэродром нами уже встречались организованно.
Правда, у нас не было средств дальней разведки, но, установив дежурство в воздухе, мы сравнительно улучшили время подъёма самолётов на отражение врага. Но всё же немцы имели преимущество не только во времени, но и в самолётах. По лётно-тактическим данным их самолёты превосходили имели превосходство, особенно – истребители Ме-109. Но, несмотря на это, лётный состав полка, проявляя мужество и героизм, оказывал в воздухе противнику упорное сопротивление и в ряде случаев выходил победителем.
Некоторое время мы не могли добиться от артиллерийского зенитного дивизиона открытия огня по самолётам противника. Дивизион находился в ведении (командования Либавской) военно-морской базы. В мирное время мы проводили с ним совместные учения и имели план взаимодействия. Но командир дивизиона майор Могила, не имея указаний, первое время огня не открывал. Но, видя бомбовые удары по аэродрому, воздушные бои, (дивизион) начал вести боевые действия, оказывать нам помощь в борьбе с самолётами противника и данными (своих) постов ВНОС (воздушного наблюдения, оповещения и связи).
Взаимодействие с частями (67-й) стрелковой дивизии, штаб которой находился в Либаве, а так же с (Либавской) Военно-морской базой отсутствовало. Для того, чтобы иметь данные о противнике, ведущем наступление на гор(од) Либаву, (нами самими) была организована и проводилась воздушная разведка. Обнаружить противника было несложно: его наступление на Либаву сопровождалось пожарами. За передовыми частями шли колонны войск – танки и мотопехота. Частью сил наших истребителей по данным разведки проводились штурмовые действия по войскам противника. Но немцы не оставляли наш аэродром в покое. В первой половине дня по аэродрому было произведено четыре бомбовых удара.
К концу первой половины дня была восстановлена связь с Ригой.
Учитывая обстановку на аэродроме Либава, командования округа и дивизии решили вывести самолёты из-под удара и дали команду перелететь на аэродром Рига, что и было сделано во второй половине дня.
Штаб полка, технический состав и авиационная база временно оставались на аэродроме Либава на случай, если самолёты смогут, смотря по обстановке, перелететь снова на Либавский аэродром. Держать весь оставшийся личный состав на аэродроме и подвергать его воздействию противника не было смысла. Оставив охрану, команду по ремонту лётного поля, основная часть личного состава полка и базы была выведена в лес в 2-х – 3-х км. (километрах) севернее аэродрома. На случай наземных действий по обороне аэродрома личный состав был разбит на отделения, взводы и роты. Все были вооружены винтовками и гранатами. Укрыт был спец(иальный аэродромный) и авто(мобильный) транспорт. Личному составу была поставлена задача (так в оригинале).
Невдалеке от нашего расположения, немного западнее в лесу мы обнаружили КП (здесь и далее – командный пункт) командира стрелковой дивизии. (Я) Представился командиру СД (имеется в виду командир 67-й стрелковой дивизии генерал-майор Н.А.Дедаев) и доложил (ему) о целях нашего нахождения в лесу, (а) он одобрил идею совместной обороны КП, после чего мы приступили к её организации. Нам был отведён восточный участок (обороны), что способствовало нашему частому общению с аэродромом, а, так как план обороны был составлен ещё до войны, то в случае необходимости мы могли это быстро осуществить. На КП, в остатках первого дня (так в оригинале), ночью и на следующий день прибывали группы и отдельные офицеры и бойцы из подразделений, прекративших своё существование. Доклады этих военнослужащих были хотя и противоречивы, но (из них) явствовало то, что противник, несмотря на сопротивление наших войск, продвигается в направлении города.
Тут же формировались смешанные группы из пограничников, солдат и офицеров различных частей и подразделений, назначался командир, и после постановки им боевой задачи они отправлялись в бой. Наша связь с Ригой была крайне редкой. До нас с большим опозданием дошли две телеграммы, из которых можно было понять, что, возможно, самолёты вернутся в Либаву, если к этому будут условия. Из последней (же) телеграммы мы поняли, что полк (окончательно) останется в Риге. Нужно было подумать о переезде в Ригу, (о) перевозке имущества, личного состава, а также и (о) выборе маршрута, т(ак) к(ак) имелись опасения, что противник глубоко выдвинулся в сторону Шауляя, (а) впереди и на флангах (своего основного направления наступления) сбрасывает свои воздушные десанты.
Семьи полка и базы во второй половине 22 июня были эвакуированы вглубь страны, и этот вопрос нас уже не беспокоил.
В начале второй половины 23 июня КП дивизии был обстрелян самолётом Ме-110. Я отправился на проверку хода работ по устройству оборонительного рубежа и подготовки личного состава к его удержанию.
Ранее в разговоре с командиром дивизии он сообщил (мне), что имеет намерение переехать в город, за канал, но его подчинённые этого делать пока не советовали. Нас же это совершенно не устраивало, хотя по полученным данным из Риги, оставаться на аэродроме Либава нам было незачем. (Когда я) Осматривал (нашу) оборону, (то) со стороны деревни Дурбе послышалась стрельба из мелкокалиберных пушек, и снаряды стали рваться в районе КП. Через некоторое время(, когда я) вернулся на КП, мне доложили, что командир дивизии, сняв КП, переехал в город, о чём просил поставить меня в известность. Вскоре мне доложили, что получена не совсем ясная телеграмма, но смысл её сводится к тому, чтобы мы переезжали на аэродром Рига.
Выведя личный состав из-под обстрела видимо какой-то диверсионной группы (по-видимому – айзсаргов), мы с командиром базы, проведя необходимые мероприятия, начали формировать колонну автомашин и спец(иального аэродромного) автотранспорта к отправке на рижский аэродром.
Маршрут был выбран через Виндаву, что оказалось весьма удачным.
Движение совершали ночью, днём дали отдых, маскируя в лесу личный состав и транспорт.
25 июля благополучно прибыли в Ригу и начали обслуживать боевые действия полка.
В первые дни войны лётчики – зам(еститель) командира полка капитан Кошевой, капитан Дорошин, ст(арший) лейтенант Некрасов – показывали образцы мужества и героизма.
Ряд других фамилий могут быть названы тов(арищами) Зайцевым и Головачёвым.
Правда, прошло уже около 25 лет, ряд подробностей (я) уже не помню, но то, что сохранилось в памяти, постарался описать…».

[Константин Стрельбицкий]

Четвёртым мы «дадим слово» бывшему лётчику 148-го истребительного авиационного полка, тогдашнему лейтенанту Аркадию Павловичу Дегтярёву, написавшему эти воспоминания ещё раньше цитированных нами выше его командиров, 14 декабря 1965 года, когда он, уже находясь в отставке, работал директором Первомайского дома инвалидов (почтовый адрес: РСФСР, Ярославская область, Первомайский район, почтовое отделение Дядинское):
«Я – участник событий в Либаве 22 июня 1941 года. Тогда я служил рядовым лётчиком в звании лейтенанта в 148(-м) истребительном авиа(ционном) полку. Командованию было известно заранее о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Из чего я это заключаю? Ещё 19 июня вечером наш полк подняли по тревоге в 4 часа утра, и до самого вечера отбоя тревоги не было. 20-го и 21-го числа полк подняли по тревоге в 4 часа утра, и (мы) без отбоя целыми сутками сидели на аэродроме и ждали указания. В эти дни рассредоточили самолёты вокруг аэродрома на границе его, навели камуфляж на самолётах, вырыли траншеи, подвезли нам боевые бомбы (весом по) 25 к(ило)гр(амм) (тогда на самолёты И-153 «Чайка» подвешивали бомбы). 21 июня нашего командира полка вызвали к командующему Прибалтийского В(оенного) О(круга) в Ригу (так в оригинале; следует читать – «к командиру 6-й смешанной авиационной дивизии» - см. выше). Он в тот же день вернулся, и нам ничего не было известно. Всё же это меня заставляет думать, что в штабе округа было известно о начале войны.
21-го вечером над нашим аэродромом пролетел немецкий пассажирский самолёт Ю-52, мы все были возмущены таким безнаказанным полётом, но другого ничего сделать не могли. Самолёт летел на высоте 200 – 300 метров и хорошо рассмотрел наш аэродром и расположение самолётов. Нам, рядовым лётчикам ничего не было известно, мы думали, что начинаются маневры наших всех родов войск.
22 июня в 3 часа 30 минут нас вновь подняли по тревоге и по прибытии к самолётам (мы) запустили моторы, прогрели их и ждали дальнейших указаний. Ровно в 4 часа над нашим аэродромом появились самолёты Ю-88 и, видя их силуэты, мы приняли их за наши (скоростные бомбардировщики) СБ, так как над аэродромом был туман. Они спокойно заходили несколько раз и после начали (нас) бомбить и обстреливать из пулемётов. Из-за тумана нам нельзя было подняться в воздух, да и команды такой не было, поэтому мы могли только наблюдать за всем происходящим. Многие самолёты наши загорелись, и мы были вынуждены забраться в щели. В это время был убит от осколка бомбы наш укладчик парашютов Агоян, тогда только мы поняли, что это началась война. В течение дня на наш аэродром было произведено 8 налётов фашистских самолётов группами по 12 – 25 (число зачёркнуто и исправлено на «15») штук. Нам взлетать было очень трудно, так как не успевали заравнивать воронки от бомб на взлётно-посадочной полосе. При третьем налёте нам всё же удалось взлететь и мы в групповом бою сбили один «юнкерс», который упал в море.
Звено наших самолётов дежурило на границе, в местечке «Кретинга», и когда там началась артиллерийская стрельба, они взлетели и прибыли на аэродром в Либаву, (но) при посадке все трое скапотировали (перевернулись), так как попали в воронки.
В этот день мы успели сделать по 3 – 6 вылетов на перехват и на штурмовку городов Тильзит, Инстербург и других. К концу дня 22 июня от полка 64 самолётов осталось только боеспособными 18 самолётов – остальные были уничтожены или повреждены на аэродроме. Эти 18 самолётов по приказу были перегнаны в Ригу, где и продолжали принимать участие в боевых действиях.
В боях над Либавой погиб наш лётчик Пётр Чепур, который, по-видимому, попал под огонь своих зениток. Второй лётчик, Ильяшенко был ранен в руку и попал в госпиталь, после этого его отправили на пароходе (название в рукописи пропущено; имеется в виду судно Латвийского Государственного морского пароходства под названием «Виениба»), пароход был потоплен и он чудом спасся, (остался) жив (он мне эти подробности рассказывал при случайной встрече с ним в 1942 году…).
К вечеру 22 июня нас, кто остался без самолётов (в штуку (нас) называли «безлошадные») отправили на автомашинах, спец(иальных) машинах, мотоциклах и велосипедах в Ригу, но, отъехав 6 – 8 километров от Либавы, нас остановил какой-то наземный полковник и приказал всем выдать винтовки для обороны города Либава. Из нашей группы двум солдатам приказано было вернуться на аэродром и уничтожить оставшиеся наши самолёты, чтобы не попали в реки противника, что и было сделано. Два товарища поехали на велосипедах и успешно выполнили задание. Немцы уже находились около Либавы в течение четырёх дней, и всё это время (мы) находились под бомбёжкой вражеской авиации. На 4-й день гитлеровцы стали обходить Либаву с восточной стороны, перерезали дорогу Либава – Рига и стали нас обстреливать из миномётов, у нас же не было никакого оружия, кроме винтовок. После миномётного обстрела последовала команда «По машинам!», и мы двинулись на север, на Виндаву. По дороге нас обстреливали предатели латышского народа-айзсарги. 27 июня мы прибыли в Ригу, где находился наш полк с 18 самолётами. Так прошли первые дни войны».

[Константин Стрельбицкий]

Весьма краткие, к сожалению, воспоминания оставил 3 января 1966 года бывший в ночь на 22 июня 1941-го дежурным по аэродрому 148-го истребительного авиационного полка 25-летний Антон Дмитриевич Очередников (проживал по адресу: РСФСР, Башкирская АССР, город Уфа-55, проспект Октября, дом 216, квартира 30):
«Я прибыл в г(ород) Либава в апреле м(еся)це 1940 г(ода) согласно договора, который был заключён СССР с прибалтийской буржуазной республикой. В Либаву прибыл в полном составе наш 148(-й) истребительный авиационный полк и дислоцировался на местном аэродроме, а затем – на аэродроме на Батпуре, это – 5 – 7 км от города. И так мы там находились до 13 часов 22.06.(19)41 г(ода). От нашего полка выделялось звено с(амолё)тов-истребителей для дежурства в мест(ечке) Паланга.
С 21 на 22 июня 1941 г(ода) я заступил дежурным по гарнизону мест(ечка) Батпури. В 3.15 утра объявил боевую тревогу. Личный состав расположен был в лагерях, это примерно 1,5 – 2 км от аэродр(ома). Минут через 20 – 30 после объявления тревоги появились самолёты противника и стали они бросать смертоносный груз. Бомбы падали на границах аэродрома, частично – на аэродроме – всё потому, что в это время был сильный туман, видимость по вертикали была метров 15 – 20, по-моему, они бросали бомбы без цели, т(ак) к(ак) они её не видели. После первого налёта ко мне, т(о) е(сть) в лагеря стали бежать женщины с детьми, плач, слёзы и т(ак) д(алее). Одним словом, для того, чтобы раскрыть эту картину, потребуется много времени. Как только (я) объявил тревогу, побежал сам лично сообщить об этом командованию, т(ак) к(ак) они жили в отдельном доме».

[Константин Стрельбицкий]

Бывший техник самолёта 3-й эскадрилии Сергей Алексеевич Овчинников «1912 г(ода) рожд(ения), капитан инженерно-авиационной службы 148(-го) истребительного авиационного полка, который в первый день войны, находясь на аэродроме около г(орода) Либава, защищал и город, и военные объекты» (проживал по адресу: УССР, Днепропетровская область, город Днепродзержинск, Медицинская улица, дом 43, квартира 6), дважды – 5 декабря 1965 года и 4 июня 1966-го – писал свои воспоминания, текст которых мы последовательно приводим ниже:
«Наш 148(-й) ист(ребительный) авиац(ионный) полк в 1939 г(оду) с аэродрома Люберцы, в декабре был отправлен на финский фронт. Я занимал должность техника самолёта. Личный состав полка – лётчики, техники, механики и командование – были хороший, преданный своей Родине личный состав. Наш полк в тяжёлых зимних условиях много вложил сил для победы над белофиннами. Лётчики производили по 3 – 4 (а были дни – и по 5) боевых вылетов на штурмовку противника. Технический состав на сильном морозе обмораживал руки, но, не чувствуя этого, быстро готовил с(амолё)ты к повторным вылетам. В марте закончилась борьба с белофиннами. Мы стояли за г(ородом) Териоки, на озёрах Риеск-ярви и Контрервьярви (так в оригинале).
В апреле 1940 г(ода) наш 148(-й) полк получил приказ прибыть в г(ород) Либаву. В то время Латвия была буржуазным государством, и по договору с Латвией (туда) были введены наши войска. А в июне м(еся)це 1940 г(ода) в Латвии произошла революция. Буржуазное правительство Ульманиса было свергнуто, и вся власть перешла в руки рабочих и крестьян. Это всё происходило на наших глазах. Мы в это время были наготове, чтобы в любую минуту оказать помощь рабочему классу. Мы в полном составе стояли на городском аэродроме, и демонстранты собирались здесь и потом шли в центр города. Для порядка в городе были наши подразделения моряков…
21 июня 1941 г(ода). В это время наш полк стоял на аэродроме недалеко от Либавы… Мы жили уже с семьями в гарнизоне. Гарнизон наш был хороший. Личный состав полка любил свой полк и совершенствовал боевое мастерство. Полк имел тогда на вооружении истребитель И-153 - «Чайка», как тогда (его) звали… Помню некоторых лётчиков в своей эскадрилии: ст(арший) лейтенант Виткивский, л(ейтенан)т Фокин, л(ейтенан)т Бондаренко Михаил (закончил войну дважды Героем Советского Союза), Яков Левин – мой командир экипажа, л(ейтенан)т Землярчук, техник (авиационного) зв(ена) Загородский, Сукманов, Ерембург Павел Моисеевич, Локтев, Тимощенко, Дудзенко Иван, Аборенов Григорий.
Это произошло в 2 ч(аса) ночи воскресенья (22 июня 1941 года) – нас подняли по тревоге. Мы жили от аэродрома метров 600 – 800. Быстро прибежав к самолётам, стали готовить (их к вылету) (т(о) е(сть) пробовать двигатели) и подвесили ленты патронов под приёмник пулемёта. Я пишу и говорю всё «мы» - это я говорю за себя, за моториста и за командира экипажа-лётчика. Мы составляли экипаж – лётчик, техник, моторист. Было ещё темно, когда командир экипажа тов(арищ) Левин доложил по команде о готовности самолёта, после чего мы все отошли в сторону от самолёта, сели на траву и закурили. Прошло от начала тревоги до конца готовности самолёта около часа, возможно – чуть больше.
Мы услышали гул самолётов. По звуку летела большая группа. Эта первая группа прошла над нашим аэродромом не так высоко, обстреляла (его) из пулемётов и пошла к вокзалу города, где з(авод)д «Тосмаре» и начала бомбить (их). Было ещё темновато. Вскоре появилась уже вторая группа бомбардировщиков. Уже начало рассветать. Наши лётчики взлетели и начали воздушные бои. Один самолёт, бомбардировщик фашистский подбитый упал недалеко у всех в озеро на глазах, у всех, кто был на аэродроме (фактически в Лиепайское озеро упал свой истребитель И-153, пилотируемый лейтенантом Чепуром (см.выше), а немецкая авиация безвозвратных потерь над Либавой не имела). Кто сбил – я затрудняюсь сказать, в воздухе было очень много самолётов, а могли сбить зенитчики.
По группам, первой и второй открывал огонь крейсер «Киров», который стоял недалеко от берега. Это уже после сообщили, часов в 8 утра. Крейсер не подпускал и к вокзалу, и к базе подводных лодок (На самом деле крейсер «Киров» ещё до начала войны ушёл из Либавы в Ригу). Самолёты – бомбардировщики Ю-88 и «Хейнкель-111». В первый день войны атаки происходили на наш аэродром – 4 налёта больших (самолётов от 50 и больше).
При втором налёте на наш аэродром уже стало светать, были подняты наши истребители и при отрыве от земли, при наборе высоты (они) открывали огонь по самолётам противника. Взлетали (недописанная фамилия «Гаврил…» зачёркнута от руки) ст(арший) л(ейтенан)т Витковский, Бондаренко, Левин, Фокин и тут же вступали в бой, не допуская бросать бомбы на город и (на Либавскую военно-)морскую базу и ж(елезно)дор(ожный) вокзал. Когда стервятники были отогнаны, нашим самолётам надо (было) садиться, а аэродром изрыт бомбами. Ст(арший) инженер полка собрал нас, человек 12 – 14 техников, чьи самолёты (были) в воздухе, вернее – (тех,) кто был поближе к этому месту, и мы стали засыпать воронки на (взлётно-)посадоч(ной) полосе. В это время налетает третья группа, бросает бомбы, но не попадает по аэродрому потому, что наши истребители их атаковали. Они(, немцы) стреляли из пулемётов по аэродрому – по людям, по стоявшим с(амолё)там, которые вышли из строя, по жилым домам. В общем, первые часы войны были насыщены массовыми налётами, бомбёжкой и обстрелами.
Технический состав, не считаясь ни с чем, под обстрелом, бомбёжкой ремонтировал самолёты, готовил исправные к вылету, не отходил от самолётов. В нашем звене один с(амолё)т пробил маслобак, другому оторвало крыло. Мы быстро сняли хороший маслобак и заменили с другого самолёта – выполнял работу Ерембург, техник звена, я и тех(ник) Ищенко, помогал моторист, пока лётчики летали на других самолётах.
Разные работы по быстрому вводу в строй самолётов проводились во всех эскадрилиях и в звене управления полка. Трудно сейчас (всё) вспомнить. Если бы в то время знать, что будет такая жестокая война и как она начнётся, тогда можно было бы фиксировать много героических поступков, совершённых в этот день людьми 148(-го истребительного авиационного) полка, описать (это). А мы в то время был проникнуты одной целью – как можно быстрее подготовить с(амолё)т к боевому вылету и, если прилетел неисправный самолёт – отремонтировать (его).
Командир полка т(оварищ) Зайцев после прилёта с боевого задания отдал распоряжение: прилетят остальные самолёты – заправить, осмотреть и заправить их горючим и боеприпасами, они улетят и посадку будут делать в Риге, а мы, когда все самолёты отправим, должны (сами) добираться до Риги – на это (нам даётся) день переезда. Так что наш 148(-й) истребительный авиационный полк полный первый день весь геройски сражался с врагом, и только по получении приказа свыше оставил свой аэродром.
Технический состав полка отправляли группами с аэродрома в Ригу. Наша группа – человек 15 – покинула аэродром в 16 или 17 ч(асов) дня, первого дня войны, когда были отправлены все самолёты, которые (мы) смогли подготовить взлетать, и только тогда мы оставили свой аэродром. Мы отъехали на машине от аэродрома километров 7 или 10, и наша машина поломалась. Мы спешились и пошли пешком, и только на второй день утром нас подобрала машина, в которой ехали человек 5 пограничников и довезли нас до Риги, а там мы группами садились на автобусы и приехали в Ригу (так в оригинале). Нашли свой полк на одном из аэродромов Риги.
Про семьи – жён и детей – мы узнали часов в 10 первого дня войны, что их собрали и на автомашинах отвезли на ж(елезно)д(орожный) вокзал в Либаву и успели вывезти в (Советский) Союз. Прошло больше месяца войны, и тогда мы узнали, где наши семьи – они были вывезены вглубь страны, в г(ород) Оренбург.
Как было тяжело на душе, когда оставляли аэродром, но думали – это ненадолго, что мы обратно вернёмся и погоним банду фашистскую. Но это произошло нескоро – когда фашизм получил по заслугам…
Большой души человек был комиссар полка тов(арищ) Головачёв, его любили и ценили как комиссара и как лётчика.
По вопросу Паланги. Там с нашего полка стояло дежурное звено самолётов. Они были обстреляны рано утром из леса артиллерией немцев. Им некуда было взлетать, но они взлетели – было ещё темновато – прямо на этот лес и, набрав высоту, обстреляли из пулемётов место, откуда били орудия, и прилетели на свой аэродром все целые. Вот они рассказали, что уже по шоссе двигались танкетки и мотоциклисты немецкие в сторону Либавы.
…Наш 148(-й) истребительный авиационный полк в то время, т(о) е(сть) 1940 г(од), с апреля м(еся)ца стоял на аэродроме Либава. Это около города. Латвия была в то время буржуазная. Мы несли боевое дежурство, летали, учились в совершенстве управлять техникой. Находились мы в гарнизоне, но, чтобы пройти на аэродром, нам нужно было пройти по мосту через канал, который охраняли: с нашей стороны наш, советский краснофлотец, а с их стороны – их жандарм. Вот так мы ходили на аэродром к самолётам до свершения революции по их территории, но охрана аэродрома была наша. Где наши войска были расквартированы в гарнизоне, тут была часть жизни советских людей, охранявших свою Родину, как первого заслона.
Вспоминаю апрель – май 1940 (так в оригинале рукописи; следует читать «1941») года, когда немецкие самолёты-разведчики часто нарушали наши границы, вели разведку расположений наших войск. Наши с(амолё)ты поднимались по тревоге днём, но те быстро уходили в сторону моря. А когда наш полк получил несколько самолётов, которые имели хорошую скорость и порядочную высоту, то немцы уменьшили своё появление над Либавой.
В одном городке мы жили и служили с моряками, танкистами, пехотинцами, артиллеристами. Когда в Латвии стала Советская власть, то в сентябре 1940 г(ода) было разрешено приехать нашим семьям. Мы жили в г(ороде) Либава, а когда был построен новый аэродром и помещения для жилья, то в апреле 1941 г(ода) большинство офицеров с семьями переехало из города на аэродром, в новые дома. Вот тут и началась война.
22 июня 1941 г(ода) в 4 ч(аса) утра мы уже были на аэродроме и подготовили с(амолё)ты после тревоги, как я уже писал. Мы жили в лагерях, в палатках, а под воскресенье разрешалось офицерам и сверхсрочникам быть с семьями.
…весь личный состав полка с первого часа и до ухода с аэродрома самоотверженно сражался с противником, Восстанавливал повреждённые самолёты под огнём противника.
Звено самолётов из 3-й эскадрилии, в которой я служил, находилось на аэродроме «Паланга». В первые часы первого дня войны они приняли на себя удар – по ним был открыт арт(иллерийский) огонь немецкими войсками, подошедшими к нашей границе. Наши лётчики взлетели с аэродрома Паланга, обстреляли лес, откуда шла стрельба, и прилетели на аэродром Либава, а тут уже нас два раза бомбили. Технический состав с аэродрома «Паланга» приехал на автомашине. В это время в Паланге дежурили лётчики: комиссар эскадрилии капитан (фамилию забыл), л(ейтенан)т Землярчук, л(ейтенан)т Фокин, техник – тех-л(ейтенан)т Дулзенко, и другие. Они набрали остатков от разрывов снарядов – показать нам, что, мол, нас в Паланге обстреляли, а у нас в это время шёл воздушный бой над аэродромом. Наше звено всё благополучно прибыло на свой аэродром и вступило в бой с противником. Лётчики рассказывали: когда взлетали с аэродрома Паланга, то увидели – село (так в оригинале) Паланга уже горело, и в окрестных сёлах шёл бой. Там стояли наши части, и недалеко от Паланги был пионерский лагерь (дети военнослужащих и другие). Судьба этих детей, семей была, вероятно, тяжёлой, потому, что в первый (же) день войны (Паланга) была занята немцами.
Вспоминая сейчас то время, первый день войны, хочется выразить то стремление, которое руководило нами, советскими людьми. Встать по тревоге в 2 ч(аса) ночи и сразу включиться в боевую работу, но тогда не зная ещё, что происходит, и только часам к 4.30 утра стало ясно, что нас бомбит немец и началась война. Как я лично, в то время – 28-летний офицер-техник самолёта и другие товарищи отдавали все силы, умения и старания – только одна была цель: быстрая готовность с(амолё)тов к повторному вылету(, чтобы) не допустить идущего немца по Клайпедскому шоссе в сторону Либавы. Жёны, дети и матери наши, жившие в гарнизоне, с утра были вывезены в бомбоубежище, где набивали звенья патронами, а позже, как нам сообщили, в 12 или в 16 ч(асов) были вывезены из Либавы поездом вглубь страны.
Задача 148(-го) истребительного авиационного полка была в этот день не допустить противника бомбить город, ж(елезно)д(орожную) станцию и порт. Часам к 10 утра 21/VI-41 (так в оригинале рукописи; следует читать «22/VI-1941») налёты противника уменьшились, потому, что наши лётчики оказывали сопротивление большим группам бомбардировщиков противника. Но к 16 ч(асам) дня был получен приказ перебазироваться в Ригу, потому, что противник был близко. Неисправные самолёты – уничтожить, что возможно, было эвакуировано, повторяю – времени было очень мало. Для уничтожения горючего и другого (имущества) было оставлено два человека (два офицера-техника). Фамилии их не помню. После было слышно, что они задание выполнили, но им пришлось примкнуть к морякам и охранять город. Судьба их мне неизвестна, но был слух м(еся)ца через 3, что один (из них) вернулся, когда уже немцы заняли Либаву.
Когда мы в последней группе выезжали с аэродрома – это было в 16 ч(асов) или чуть позже, то по дороге из Либавы отходили войска, а некоторые сворачивали в лес. Очень тяжело было уходить с родной земли, оставлять её врагу.
…мы брали с собой сколько можно – гранат, патронов, карабины, наганы, противогазы – кто сколько мог, нам сказали, что немец быстро двигается по Клайпедскому шоссе, и нам придётся держать оборону - поэтому запасались больше боеприпасами. Но мы постоянно отходили, а когда поломалась автомашина, мы спешились и так шли до утра в сторону Риги, а потом нас подобрала машина и привезла в Ригу на аэродром, где мы встретились с полком и продолжали. Лётчики эскадрилии во главе с командиром эскадрилии к(апита)ном Костюченко делали в день по 4 – 5 вылетов на отражение противника и на штурмовку пехоты и танков противника.
Много было сделано личным составом 148(-го) истр(ебительного) авиац(ионного) полка в первые дни. Если (бы кто) из нас в то время думал, что придёт время, будут писать тома о подвигах советского народа, то можно бы вести дневник, (и теперь) куда лучше бы было вспомнить подвиги своих товарищей и фамилии их».

[Константин Стрельбицкий]

Так же дважды – 18 декабря 1965 года и 14 июня 1966-го – писал свои воспоминания бывший младший врач 148-го истребительного авиационного полка Александр Андреевич Зайцев (проживал по адресу: УССР, Харьковская область, город Харьков-64, улица Нариманова, дом 14, квартира 32), текст которых мы так же последовательно приводим ниже:
«Я был участником героической обороны города Либава (Лиепая) с первого дня войны. Личного подвига я не совершил, но начало боевых действий мне пришлось испытать, о чём кратко хочу изложить.
148(-й) авиа(ционный) истребительный полк 6-й (смешанной) авиа(ционной) дивизии дислоцировался в окрестности г(орода) Либава. Я был младшим врачом 148-го авиа(ционного) истребительного полка, старший врач полка – военврач третьего ранга тов(арищ) Сайкин, командиром полка был майор Зайцев. Личный состав полка (был) сколочен и весьма подготовлен для ведения боевых действий, многие лётчики участвовали в боевых операциях на Хасане, Финской войны и Польской операции.
21 июня 1941 г(ода) была суббота, в этот день, как и во все предыдущие дни, личный состав проводил учебно-тренировочные полёты, после окончания которых лётно-технический состав уехал в город Либава, где жили их семьи. В расположении гарнизона (авиационного) остался личный состав лётчиков и техников дежурного подразделения для несения патрульно-боевой службы.
Вообще, личный состав полка жил обычной учебно-боевой жизнью, не подозревая о немецком нашествии.
В 3.00 22 июня 1941 года полк был поднят по боевой тревоге. Все предыдущие тренировочные тревоги выработали в личном составе автоматизм в действиях, вследствие чего он был готов для выполнения боевого задания.
Я лично получил приказ: «Развернуть медицинский пункт на запасном аэродроме!», что было мной сделано в 3.45 22 июня 1941 г(ода). Запасной аэродром вплотную граничил с городом Либава южнее, западной границей была морская военная база (Либавская военно-морская база), северо-восточнее дислоцировался гарнизон воинских частей (67-й стрелковой дивизии).
Во время развёртывания запасного аэродрома к нам подходили командиры, по-видимому, дежурных подразделений гарнизона, наблюдали, как оперативно и быстро шла подготовка и готовность к приёму самолётов, на посадочной полосе был выложен знак «Т» («тэ»).
В 4.15 появились немецкие бомбардировщики, пролетая боевым порядком над городом, курс – на центральный аэродром, где базировался наш полк (я насчитал 35 (немецких) самолётов), но, не подходя к центральному аэродрому, их встретили наши истребители И-16 (так в оригинале; следует читать «И-153») (которые), врезавшись в их строй, хотели настичь (их), однако немцы открыли огонь по нашим истребителям, (и) в дальнейшем разгорелся воздушный бой. Бомбардировщики сбросили беспорядочно бомбовую нагрузку вне цели и постепенно пошли на обратный курс, пролетая (над нами) на бреющем полёте, обстреливая из пулемётов запасной аэродром, хотя самолётов наших (здесь) ещё не было, а была (только) обслуживающая команда.
Пролетая над (Либавской военно-)морской базой, они встретили мощный зенитный огонь, вследствие чего было сбито несколько самолётов, которые падали в море и тонули.
Зенитки открыли огонь, по-видимому, на свой риск, так как приказа о ведении военных действий не было. Но моряки – храбрые, решительные, и им нужно дать предпочтение.
После первого налёта вражеской авиации было полное затишье, никто из нас не предполагал такой дерзости со стороны немцев.
Дежурный по аэродрому доложил оперативному дежурному о данном (так в оригинале) и спросил: «Как быть? Какие действия?». Ответ получен: «Ждите команду, а пока будьте на месте!».
Второй налёт вражеской авиации был совершён на центральный аэродром в 8 или 9 часов – точно не помню. На втором налёте немцы многих бомбардировщиков недосчитались, так как истребители встретили (их) на подходах к аэродрому и завязали воздушный бой. На этот раз наши лётчики действовали решительно, смело, шли в лобовую атаку, немецкие лётчики не выдержали в воздушном бою, разворачивались на обратный курс, сбрасывали бомбы вне цели, лишь бы быстрее удрать от наших истребителей.
При вторичном налёте вражеской авиации активно действовала зенитная противовоздушная оборона. Зенитным огнём было сбито и повреждено несколько самолётов противника, я видел, как прямым попаданием снаряда немецкий самолёт взорвался в воздухе и обломки его полетели в море.
Над городом Либава немцы встретили хорошо организованную противовоздушную оборону, потеряв несколько боевых машин, которыми дальше не рисковали и массированных налётов не предпринимали. Только единичные разведчики летали на большой высоте. К вечеру 22 июня 1941 г(ода) был получен приказ о передислокации полка. В 18.00 22 июня нами (была) оставлена Либава.
… Было ли нам известно о нападении фашистских орд на нашу Родину – СССР? Лично мне стало известно о начале войны 21 июня (в 20.00) 1941 года. Источником предупреждения о начале войны явилась хозяйка дома, где проживали наши воентехники, а было это так. Я, врач всегда был готов оказать мед(ицинскую) помощь независимо от времени суток и места происшествия. Дежурная медсестра БАО (здесь и далее – батальон аэродромного обслуживания) приняла телефонный вызов врача на дом к одному из воентехников, который проживал в городе Лиепая. Согласно вызова, я отправился на санитарной машине по указанному адресу. Но, к большому огорчению, больного дома (я) не застал, так как он ушёл в театр, как мне объяснила хозяйка дома. Я спросил хозяйку: «Что случилось? Почему вызвали врача на дом, а сами ушли в театр?». (Оказалось, что) Жена военнослужащего мыла пол, поранила палец и заноза деревянная попала под ноготь, но они решили, не дожидаясь моего приезда, сами извлечь занозу и (затем) ушли в театр. Тут же хозяйка дома предложила выпить стакан чая, мне неудобно было отказаться, и я согласился. Во время чаепития много говорила о всяких житейских вопросах, но тут же рассказала, что за последнее время появились молодчики фашистской партии Латвии (айзсарги), и в соседнем доме на чердаке состоялось их сборище, где обсуждался вопрос о взаимопомощи немецким войскам во время нападения на СССР, была зачитана инструкция от Гитлера, где указано, что война начнётся 22 июня (в 4.00) 1941 года, задача айзсаргов – деморализовать наши тылы, убивать командиров и комиссаров Советской (Красной) Армии. Война начнётся без объявления 22 июня 1941 года в 4 часа утра. Хозяйка очень просила, чтобы я поставил в известность своих командиров, чтобы мы были готовы к отпору немецких полчищ и айзсарговских молодчиков. Я поблагодарил хозяйку за чай, за сообщение и уехал в расположение авиагородка. По прибытии в медпункт я вызвал дежурную медсестру, которая доложила, что вызовов больше нет и в медпункте всё в порядке. В это время зашёл дежурный по авиа(ционному) полку, (но) о данном разговоре с хозяйкой воентехника я не смог с ним поделиться, (так как) он был срочно вызван дежурным (по) караулам, (и) я рассказал о данном разговоре дежурной медсестре и шофёру санитарной автомашины, после чего (мы) долго обсуждали данный вопрос между собой. Ввиду позднего времени я ушёл на квартиру и прилёг на кушетку отдохнуть. Как я заснул, не помню, но проснулся от сильного удара в окно – связной сообщил о боевой тревоге, и тут я вспомнил о вчерашнем разговоре о начале войны. Когда прибежал в медпункт, я получил приказ «Уехать на запасной аэродром для мед(ицинского) обеспечения». …
Когда я по боевой тревоге прибыл на запасной аэродром, то немедленно развернул мед(ицинский) пункт для оказания мед(ицинской) помощи. Один из командиров технической части подошёл ко мне и говорит, что на политинформации (им) было сообщено комиссаром о том, что в авиационных частях будут проводить боевые учения. Я ответил: «Товарищ старший лейтенант (на петлицах было три кубика)! Началась война, а не учения!», однако он не придал значения и хладнокровно наблюдал, как происходили воздушные бои и падали горящие самолёты.
Во время передышки – это между первым и вторым налётом вражеской авиации – я самочинно поехал посмотреть обстановку на центральный аэродром, ибо там был в основном сконцентрирован удар вражеской авиации. По прибытии в мед(ицинский) пункт БАО я увидел несколько человек раненых, которым оказывалась мед(ицинская) помощь, и в соседней комнате под палаткой лежало два убитых солдата. Мне было поручено отвезти раненых в госпиталь и возвратиться на запасной аэродром и впредь самовольно не действовать. Когда я привёз раненых в госпиталь, то дежурный врач спрашиваете: «Что – авиакатастрофа?». Я ответил: «Тов(арищ) военврач третьего ранга – война!». Но он мне не поверил, и (только тогда,) когда рассмотрел (ранения), и раненые заявили, что война началась, тогда он начал действовать оперативно, по-боевому и дежурный персонал поднял по боевой тревоге.
22 июня в 18.00 наша часть оставила центральный и запасной аэродромы, однако на защите города оставалась до 23 июня, до 19.00. Наша часть заняла оборону северо-восточнее, на развилке дорог, откуда ожидались немецкие танки и пехота. Оборона была подготовлена, но ожидаемого прохода не было. Командир части направил связного мотоциклиста к начальнику гарнизона г(орода) Лиепая для того, чтобы получить соответствующие указания о взаимодействии. Связного долгое время не было, и (мы) считали, что (он) попал в засаду немцев или айзсаргов. К часам 18 со стороны противника на переднем крае обороны (был) замечен мотоциклист, (в отношении которого была) команда дана пропустить, а в глубине обороны задержать. Огневые точки были подготовлены к бою (и), когда мотоциклист приблизился на большой скорости, в глубине обороны был открыт заградительный огонь из пулемётов и одного скорострельного орудия. Но мотоциклист проскочил невредимым через огненное кольцо и лишь в километрах 20 был остановлен преследующей автомашиной. И что оказалось: (это был) наш мотоциклист связной, старший техник-лейтенант тов(арищ) Чегеринец, который был командирован на связь с начальником гарнизона. В общем, в этой обстановке мы считали, что это был немецкий разведчик, а он считал, что его обстреляли немцы. Безусловно, когда мы открыли огонь, то себя демаскировали, и немцы открыли миномётный огонь по нашей обороне, а немецкие танки пошли в обход. Данный участок обороны был передан пограничникам, а нашей части дан приказ выехать в город Ригу».

Таковы сохранившиеся на сегодняшний день рукописные воспоминания шести военнослужащих 148-го истребительного авиационного полка 6-й смешанной авиационной дивизии ВВС Прибалтийского военного округа о событиях 22 июня 1941 года в районе Либавы (Лиепаи). Во многом взаимно дополняющие друг друга (а в чём-то – иногда даже и противоречащие одни другим), они глазами непосредственных очевидцев представляют нам подробную картину первого дня Великой Отечественной на одном из приграничных советских аэродромов, чем и ценны для Истории.